Кто однажды стал разведчиком, тот в душе остается им навсегда

Живет в Уссурийске человек исключительной скромности и ума. Живет тихо, мирно. 

Уже 91 год живет. Хотя таких, как он, на всем Дальнем Востоке практически уже нет. Да что там на Востоке, во всей России днем с огнем не найдешь. Но именно таким людям мы обязаны всем хорошим, что было и есть в нашей жизни.

Разведка и спецназ были образом его жизни. Причем не он искал разведку, она сама нашла его. Нашла и прочно привязала на всю жизнь. И произошло это на войне, в которой он принимал самое активное участие с первых ее дней. Начал на западе, закончил на востоке. А когда по линии ГРУ ГШ начали формировать первые бригады специального назначения, он по приказу сверху перешел в этот боевой отряд военной разведки. И в 1964 году прибыл в Уссурийск, в формируемую 14-ю отдельную бригаду специального назначения ДВО, на должность командира отряда. А закончил службу уже начальником штаба этой же бригады.

Наш рассказ – о полковнике Борисе Евгеньевиче Барскове, активном участнике Великой Отечественной войны, ветеране разведки и спецназа, кавалере пяти боевых орденов и просто замечательном человеке.

В разведку, как правило, не приходят. Если к этому делу есть призвание, судьба рано или поздно сама найдет и приведет туда, где служба всегда на острие ножа, между жизнью и смертью.

Я думаю, это в полной мере относится к Борису Евгеньевичу. Службе в разведке он отдал треть века, причем половину из этого срока – спецназу. Добровольно Барсков пошел только на фронт. А дальше судьба распорядилась так, что вся его последующая жизнь была связана с этим опасным ремеслом. И первое настоящее боевое крещение он получил, когда его полку было поручено провести разведку боем. Провели.

Есть песня про войну, а в ней такие слова:

Дымилась роща под горою, а вместе с ней горел закат.

Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят.

Как много их, друзей хороших, лежать осталось в темноте.

У незнакомого поселка на безымянной высоте.

Борис Евгеньевич ее часто вспоминает. Это, говорит, про нас. Из тех, кто принимал участие в этом бою, осталось всего трое. Его самого ранило, остальным повезло меньше.

Разведчиком Борис Евгеньевич быть не собирался, как и не собирался становиться офицером. Да что там офицером! Быть военным вообще не входило в его жизненные планы. А стал офицером тогда, когда казалось, что все трещит по швам и вот-вот рухнет. И в партию вступил именно в то время, когда немцы в первую очередь расстреливали коммунистов, офицеров и политруков. Стал и офицером, и коммунистом. И командиром взвода пешей разведки стрелкового полка.

Разведка… Это слово всегда было окутано романтикой и таинственностью, а разведчики – ответственные и честные люди, ловкие, находчивые, дерзкие, отважные, сметливые, готовые для выполнения поставленной задачи пожертвовать самым дорогим – своей жизнью, но, как правило, выкручивающихся из самых сложных и безвыходных ситуаций. На то они и разведчики. И без веры и любви – никак. Веры в своих боевых товарищей, которые тебя никогда не бросят, и беззаветной любви к Родине.

«Мы и слов тогда таких не знали, - смеется Борис Евгеньевич сегодня, - просто добросовестно выполняли свои служебные обязанности, проявляя при этом разумную инициативу. Вот и весь секрет. Хотя тот, кто однажды стал разведчиком, тот в душе останется им навсегда».

Природная скромность и порядочность – главные качества этого замечательного человека. За всю свою долгую жизнь он никогда не изменял своим принципам, никогда не предавал, отдаваясь без остатка ставшему любимым и поглотившему его ремеслу – ремеслу разведки.

Но обо всем по порядку.

Гороховецкие лагеря

Борис Барсков войну встретил студентом Калязинского индустриального техникума точного машиностроения. Сентябрь 1941 года. 

– Собралось шестнадцать человек, – рассказывает он, - и мы пошли в военкомат, чтобы нас взяли добровольцами на войну. Там из нас сформировали команду человек в сто и отправили пешком в Горьковскую область на сборный пункт, в поселок Золино, в знаменитые Гороховецкие лагеря. Когда пришли, народу там было уже много. Нас поселили в землянках метра полтора высотой и деревянными нарами. В столовую мы ходили обязательно под охраной из человек десяти, иначе пайки отбирали по дороге. В лагере разный люд был. Кто на войну рвался, а кого и в лагере жизнь устраивала. С фронта приезжали «покупатели», им выделяли по 10-15 человек.

Однажды мы собрались группой, которой пришли из техникума (не выдержали сложившейся в лагере обстановки – поножовщина, драки, воровство), и убедили начальника отправить нас в лыжный батальон. Этот батальон занимал оборону, основу которой составляли четыре пушки-«сорокапятки», которые мы усиленно охраняли. Учитывая студенческое прошлое, меня определили связистом.

Боевое крещение или Как становились офицерами на войне

Свою первую медаль «За боевые заслуги» рядовой Барсков получил в 1941 году за восстановление перебитого телефонного кабеля под огнем противника уже на Волховском фронте. Получить такую награду в то время дорогого стоило. Барсков был ранен, но ему повезло больше, чем тем, кто шел в атаку или был на командном пункте – от прямого попадания снаряда погибли все. После госпиталя его направили учиться в пулеметное училище.

Как на войне становились офицерами? Пулеметное училище не из тех заведений, где отсиживались от войны. Три-четыре месяца в полуголодном состоянии (не фронт ведь) – и офицер готов. Получай предписание – и вперед, туда, где стреляют, где жизнь новоиспеченного лейтенанта и его подчиненных недолгая – от наступления до ранения или смерти. Это кому как повезет.

Почему именно его отправили учиться на офицера? Наверное, потому, что в те страшные минуты, когда земля стояла дыбом, когда от грохота разрывов артиллерийских снарядов лопались барабанные перепонки, когда от роты, которой было поручено вести разведку боем, остались рожки да ножки, именно у него, раненого и контуженного, хватило мужества не бежать, а восстановить перебитый кабель, спокойно и вразумительно доложить обстановку, потому как все те, кто должен был это сделать, уже погибли. Потому что в эту страшную минуту у восемнадцатилетнего паренька не было ужаса на лице и голос не сорвался, а остался голосом, и он доложил то, что видел, что в менее тяжелой обстановке сделал бы каждый, а в эту минуту смог только он один. Вот так и становились офицерами на войне, будущими командирами, способными на гораздо большее, чем о них думали раньше.

Но доучиться на младшего лейтенанта и командира пулеметного взвода курсанту Барскову не довелось – всех, согласно приказа Сталина, бросили на оборону Москвы. Недоучившимся курсантам присвоили сержантские звания и назначили пулеметчиками. Когда немцев отбросили, снова вернули в училище, только уже противотанковое, которое он все-таки закончил и получил звание младшего лейтенанта.

Командир взвода пешей разведки 

– Я прибыл в полк на должность командира взвода противотанковых ружей, - продолжает Борис Евгеньевич. – Взвод есть, а самих ружей нет. Командир полка и говорит: «Послушай, лейтенант, у нас есть разведвзвод, там командир – старшина. Это не дело. Давай принимай взвод и командуй». Взвод – человек пятнадцать. Сплошной линии обороны перед полком не было, работы предостаточно. Так я и стал разведчиком. 

Лично людей не подбирал – не было возможности. Кто был во взводе, с теми и выполнял задачи. А присылали ко мне уже подобранных людей: или сам солдатик приходил, или приводили из штаба полка или штаба батальона. В основном ребята были все стреляные, уже понюхавшие пороху, после госпиталей. Новичков не было. Занятия? Да какие могли быть занятия, если постоянно выполняли боевые задачи. Беседовали, конечно, а учились всему на ходу.

В поиск ходили не только через первую, но и через вторую траншеи противника. Шли только ночью, ночью и возвращались. Как-то раз взяли пулеметчика. Одну сторону траншеи забросали гранатами, другую. Его вытянули и потащили. Вроде перебили всех, но вдруг за моей спиной очередь. Я аж пригнулся от неожиданности, внутри что-то оборвалось и похолодело. Все, думаю, отвоевался. Но замер и вроде живой.

Оказалось, что немец, через которого я переступил, приняв за убитого, хотел мне очередь спину дать, но его кончил мой разведчик Жора Федоров. Все произошло за какие-то секунды, а для меня – целая вечность. Вроде был мокрый, а тут холодный озноб пробил. Но переживать было некогда, нужно было возвращаться и притащить пленного живым. Одновременно проверил, все ли мои разведчики на месте, никого не забыли. Мы никогда своих не оставляли на чужой территории – ни живых, ни мертвых. Главный закон разведки – сколько ушло, столько и должно вернуться. Почему даже мертвых? Чтобы все знали: если кого и ранит, то ребята никогда не бросят. А живой или мертвый – вытащим и дома разберемся.

О наградах

Первый орден Отечественной войны получил в 1943 году. Потом была «Красная звезда». Вторую «звездочку» получил на Дальнем Востоке, будучи командиром разведроты, во время боев с японцами. 

Очень здорово помогла медаль «За взятие Кенигсберга». Медаль на груди, а удостоверение где-то в вещмешке валялось. Хорошо, что не потерял его. После войны ее участником считался только тот, у кого была медаль за оборону, освобождение или взятие. Даже медали «За победу над Германией» или Японией не давали право на льготы. Это потом Брежнев всех уравнял, в том числе и тех, кто в тылу просидел.

Самые высокие награды у разведчиков – «Красная звезда» или «Слава», но очень ценилась и медаль «За отвагу». У меня были разведчики, у которых было по две-три «отваги».

Сколько за войну «языков» перетаскали? А кто их считал… Тащили как-то двоих немцев, один был ранен. Тащили из глубины, всю ночь. Когда дотащили до наших, раненый умер. Вытащили все документы и выбросили его из траншеи. Как считать? Притащили двоих же и взяли двоих. Кто виноват, что один из них помер? Ребята старались. Но думали, в первую очередь, не о личном подвиге или награде, а об общей победе и о том, как выполнить боевую задачу.

На сопках Манчжурии

После Кенигсберга нас посадили в эшелон и в составе 5 армии куда-то повезли. Куда – мы не знали. Довезли до Москвы, там покрутили немножко и дали зеленый свет на восток. День Победы мы встречали уже на Урале. Приехали на станцию Ружино, разгрузились. Ко мне в штат дали взвод конников, шестнадцать человек. Из разведвзвода сделали разведроту, и меня назначили ее командиром. Началась подготовка, занятия с личным составом по боевым дисциплинам, по изучению японской армии, ее моральному духу, который основывался на слепой ненависти к Советскому Союзу. Но что может сравниться с духом русского солдата, у ног которого уже лежал поверженный Берлин, который сломал хребет немецкому фашизму. И через месяц с небольшим, в полночь 9 августа, мы пошли через Гродеково в Китай. В полнейшей тишине и начавшемся грозовом ливне. Так с боями дошли до Муданьцзяна. 

К сожалению, здесь уже не обошлось без жертв. Дело в том, что из моего взвода, прибывшего из Кенигсберга, со мной осталось только трое. Остальных по распоряжению командира дивизии забрали в стрелковые роты командовать взводами. А меня укомплектовали молодежью. Учить их учили, но с моими обстрелянными бойцами, прошедшими огонь и воду и постоянно смотревшими смерти в глаза, конечно, не сравнить. Поэтому и потери появились...

Так, мы закончили войну. Вернулись в Приморье, начали обустраиваться, привыкать к мирной жизни. Не все было гладко и просто, но это уже совсем другая история. Начиналась мирная страница в боевой истории 5 Общевойсковой армии и Приморского военного округа.

Виталий ТЮРИН